Юджа Ванг

Новые имена.

Ван Юйцзя (Yuja Wang): cultprosvet_mag — LiveJournal

?

Category:

• Музыка
• Cancel

Открываю для себя мир китайской классической музыки. Конечно, китайским его можно назвать условно, но в любом случае о китайских исполнителях я практически ничего не знал. Ну, разве что, Ванесса Мэй, хотя какая это классика, при всем моем к ней уважении? Так что встреча с Юи Ванг (Yuja Wang) стала для меня открытием. Чуть-чуть покопав, с еще большим удивлением обнаружил, что Юя не уникум, а представитель целого поколения китайских классических исполнителей, которые с начала двухтысячных успешно гастролируют по миру, побеждают и в престижных конкурсах, записывают альбомы. Но многие ли у нас знают таких китайских исполнителей, как Юя Ванг, Ли Юньди, Ланг Ланг, Чен Са, Чжан Хаочен, Шэнь Веньюй, Чжан Шэнлян?

Ван Юйцзя (хотя в русской транскрипции обычно пишут Юя Ванг) родилась в Пекине, в 1987 году, в музыкальной семье. Юя села за фортепиано в 6 лет, что для Китая, кстати, достаточно поздно. В семь она поступила в Центральную консерваторию музыки в Пекине, а в 11 — уже была зачислена в Morningside Music Bridge International Music Festival как самая молодая студентка. В 14 лет Ван переезжает в Канаду для продолжения обучения. Сейчас живет в Нью-Йорке. Известна виртуозной техникой и скоростью пальцев, за что и получила прозвище «летающие пальцы».

Юя Вонг (Yuja Wang) Полет шмеля. Очень быстрый шмель

Трейлер одного из дисков Юя Вонг (Yuja Wang & Gustavo Dudamel: Rachmaninov & Prokofiev):

Кроме исполнения, Юя покорила неглупыми интервью. Например, тем, как она сформулировала свое отношение к русской культуре:

«Наверное, самый счастливый момент для меня, когда я выхожу на сцену,— говорит Юя, – я сажусь за инструмент, и рождается музыка, настолько пронзительная, искренняя и настолько русская, что я исполняю ее на одном дыхании. Мне это напоминает русский роман с его сложными персонажами и неожиданными поворотами сюжета. »

Еще одно интервью, в основном о музыке, о Прокофьеве и немного о себе:

А окончилось мое знакомство с Юей тем, что она открыла для меня еще одну молодую прекрасную и неожиданную пианистку, теперь уже из Грузии, — Хатию Буниатишвили:

Khatia Buniatishvili and Yuja Wang perform Brahms — Hungarian Dance No. 1 in G minor

Хотя Юя мне все же показалась во всех отношениях интереснее:

Yuja Wang plays Rachmaninoff: Piano Concerto No. 2 in C minor, Op. 18

Tags: Культпросвет, Музыка, Новые имена

Subscribe

• Моцарт. Волшебная флейта. (Кеннет Брана/Kenneth Branagh) [2006, Opera]

  Фильм снят Кеннетом Браной по одноименной опере Моцарта. Сюжет перенесен из сказочного мира в реалии Первой Мировой, поэтому вместо дракона у…

• Рахманинов и техно-спиритуализм (2 из 8). Дискография: Рахманинов играет Рахманинова

  ( начало) Случайно обнаружив диск с «восстановленным» Рахманиновым, я решил целенаправленно поискать другие подобные записи. …

• Рахманинов и сеанс техно-спиритуализма (1 из 8)

  Всегда было интересно как в оригинале звучали бы великие композиторы или исполнители, творившие во времена, когда записать звук напрямую было либо…

Photo

Hint http://pics.livejournal.com/igrick/pic/000r1edq

Когда-то вундеркинд, Юджа Ванг сейчас находится на вершине своего могущества – Юджа Ванг

Просперо, The Economist

На фоне оркестровых музыкантов, одетых в черное, Юджа Ванг сияет, как драгоценный камень в Королевском Альберт-Холле в Лондоне. Она сидит с прямой спиной за пианино в блестящем платье без рукавов и на невероятно высоких каблуках. Она улыбается и закрывает глаза, начиная играть «Концерт для фортепиано с оркестром № 3» Прокофьева — то запрокидывая голову в соответствии со скоростью и страстью музыки, то позволяя одним только пальцам передать прохладу и спокойствие. Она технически блестящая и интересная, поэтому ее выступления редко вызывают аплодисменты. Ее выступления на бис почти так же знамениты, как и ее репертуар, что побудило Deutsche Grammophon выпустить в этом месяце альбом с дополнительными выступлениями из ее недавнего тура по Северной Америке и Европе. Однажды увидев г-жу Ван, ее трудно забыть.

Пианистка родилась в Пекине в 1987 году в семье, которую она называет «музыкальной». Ее мать, танцовщица, и отец, перкуссионист, г-жа Ван унаследовала любовь к «горячим» композиторам, особенно к «русским романтикам», таким как Прокофьев, Рахманинов и Чайковский, а также понимание исполнительского искусства. Она начала учебу в Пекинской консерватории в возрасте девяти лет, а в подростковом возрасте переехала в Канаду, а затем в Америку под опеку Гэри Граффмана, известного учителя многообещающих пианистов (Лан Лан, китайская звезда, с которой г-жу Ван часто сравнивают). среди его бывших учеников). Награды молодых художников накапливаются. Публикации приветствовали ее вундеркиндом, вундеркиндом и сенсацией.

Она ворвалась на международную сцену классической музыки в 2007 году, заменив Марту Аргерих в Бостонском симфоническом оркестре. С тех пор она выступала и записывалась с некоторыми из самых известных в мире дирижеров и оркестров. Все ее сотрудники отмечают игривость ее выступлений, но зрелость интерпретации, которую она привносит в произведения. «Не могу передать, как нам весело вместе, — говорит Густаво Дудамель, дирижер Филармонического оркестра Лос-Анджелеса. Она «обладает способностью проявлять многие качества: выразительную легкость, глубину, яркость». Пааво Ярви из Симфонического оркестра NHK в Японии согласен с этим. «Хотя она производит впечатление легкомысленной, она представляет собой исключительное сочетание серьезности и бесстрашия одновременно», — говорит он. Она «обладает высочайшим уровнем профессионализма и подготовки».

Неудивительно, что композиторы пишут с мыслью о ее исполнении. Г-жа Ван рассчитывает на сотрудничество с Эса-Пеккой Салоненом, финским композитором и дирижером, чьи произведения напоминают модернистские перкуссионные произведения 20-го века и которые кажутся ей идеально подходящими. Джон Адамс, американский композитор, пишет новый фортепианный концерт по указанию г-жи Ван. Под названием «Должны ли у дьявола быть все хорошие мелодии?» это указывает на ее позицию харизматичной и дерзкой солистки с чувством огня — бас-гитара и «хонки-тонк» пианино дополнят г-жу Ван — а также на ее мастерство. 25-минутное произведение исполняется в трех частях без перерывов.

Критики приписывают популярность г-жи Ван среди поклонников и случайных поклонников ее неприхотливости, ее «напористости и смелости» и ее абсолютной силе. Она сочетает свое мастерство с чувством приключения и использует свои выходы на бис, чтобы исследовать более легкие произведения, такие как «Турецкий марш» Моцарта. Ее беспрецедентное сочетание визуального и музыкального, несомненно, также является фактором. «Ее заманчивая, удивительная одежда не просто повторяет очарование и удивление ее музыкальности, хотя они, безусловно, делают это», — резюмировал Закари Вульф в New York Times  в 2013 году. «Что еще более важно, крошечные платья и туфли на остроконечных каблуках привлекают внимание к тому, насколько миниатюрна г-жа Ван, насколько разительный контраст между ее телом и силой, которой она достигает на своем инструменте. Этот контраст создает драму». Джанет Малкольм в профиле для  жителя Нью-Йорка считает, что игра г-жи Ван стала менее вдохновенной, когда она отклонилась от своих обычных смелых вечерних платьев.

Г-жа Ван говорит Просперо, что ее одежда — это «способ существования и творческой жизни». «Каждое платье может придать музыке определенный смысл, — замечает она, — поскольку «первое впечатление, когда зрители меня видят, это то, что они меня видят, а не слышат». Она подходит к каждому выступлению как к Gesamtkunstwerk : настоящее произведение искусства, сочетающее визуальное и звуковое. Ее фортепиано — это особая сила, а не та, что сливается с оркестром, и так должно быть и с ее внешностью. (Практичность имеет отношение и к ее выбору одежды. Она говорит, что они должны быть без рукавов — «для свободы рук» — и «хорошо упаковываться» для ее гастролей.) В глазах многих критиков она «представляет новую породу» музыкантов: по словам Стюарта Исакоффа, писателя и пианиста, она «совершенно, полностью современная упаковка». После получения награды Musical America Artist of the Year в 2017 году и начала мировых турне стало ясно, что г-жа Ван находится на пике своих возможностей. Цитируя Густава Малера, она предполагает, что индивидуальность является ключом к тому, чтобы стать великим художником: «Традиция — это не поклонение праху, а сохранение огня». Она определенно знает, как зажечь сердца зрителей.

Юджа Ванг и искусство исполнения

После веселого подшучивания Дютуа ушел репетировать финальный Респиги, а Юджа извинилась, чтобы разогреться в большой соседней комнате, где стояло пианино. Она предпочитала, чтобы я не входил с ней в большую комнату, но не возражала против того, чтобы я оставался в маленькой комнате, где я мог снова и снова слышать ее игровые фразы и чувствовать, что бесполезно подслушиваю зашифрованные художественные секреты.

На следующий вечер, на самом концерте, Yuja была одета в гламурное темно-синее платье и играла изящно и красиво. Она, Дютуа и оркестр пребывали в приподнятом настроении. Первая каденция произвела один из тех моментов, когда в аншлаговом зале тишина, в которой падает булавка, слышна. Она замолчала, и публика последовала за ней, как загипнотизированная. Никто не кашлянул.

«Кто может так сыграть Моцарта, как она?» — сказал позже Граффман. «Это было так естественно, с таким хорошим вкусом. Не то чтобы она что-то делала. Вот так оно и вышло. Кто может это сделать, а также сыграть фантазию Горовица «Кармен»?» В New Criterion Нордлингер писал: «Моцарт заканчивается рондо — и оно должно быть быстрым, бурным и веселым. Это было. Ван вырывал ноты из клавиатуры, а не играл их. В какой-то момент я чуть не рассмеялся. Вот какая она была забавная, и какой забавный Моцарт».

Юдже должно быть понравилось это читать. Однажды она говорила о том, какой забавный Моцарт: «Моцарт похож на тусовщика. Я считаю, что играю его лучше, когда я пьян или с похмелья». В то же время она видела музыку Моцарта как «благородную, трагическую, как великая греческая пьеса. Человеческие эмоции присутствуют, но в них много благочестия». На второй вечер мое сердце упало, когда Юджа вышла на сцену в розовом платье. Мне показалось, или она играла менее вдохновенно, чем прошлой ночью?

«Но теперь у хорошего парня с ружьем рана в ногу».

Встретив Юджу в Sky Lounge несколько недель спустя в дождливый день, я рассказал ей об этом впечатлении, и она не стала возражать. «Из-за этого платья, маленького розового, из-за того, что оно так отличалось от всего, что я когда-либо носила, я не чувствовала себя по-настоящему, и, может быть, это получилось. Мне понравилось розовое платье, потому что оно было другим. Иногда разница может стать стилем моего следующего сезона. Это может быть то, что придет. Или можно что-то выкинуть. Не узнаешь, пока не попробуешь». Она добавила: «Они хотели разместить в социальных сетях, что я была одета дизайнером Роберто Кавалли».

«Вы чувствовали что-то связанное с платьем во время игры?»

«Нет, не во время игры. Как раз тогда, когда я вышел на сцену. Это было милое маленькое розовое платье, и я подумала: «Это не я». Речь идет о молодой девушке. Полная противоположность обнаженному платью».

В 2014 году, когда интервьюер из London Telegraph спросил Юджу о «ее пристрастии к рискованно коротким облегающим платьям», она легкомысленно ответила: «Мне 26 лет, поэтому я одеваюсь на 26 лет. в длинных юбках, когда мне сорок». Но на самом деле склонность Юджи к рискованно низкорослым и прилипчивым не столько связана с верностью дресс-коду ее поколения, сколько с осознанием своей собственной «супермалости», как она это называет. Она знает, что маленькая обтягивающая одежда подчеркивает ее красоту, а большая свободная одежда — нет. Но она не просто женщина, которая умеет одеваться. Она женщина, которая постоянно экспериментирует с тем, как одеваться, когда играет на концертной сцене. Она прекрасно осознает — как многие солисты делают вид, что этого не делают, — что на нее смотрят так же, как и слушают. Рецензируя концерт Юдзи в Карнеги-холле в мае 2013 года, Закари Вульф написал в Times , «Я признаюсь, что, хотя, возможно, 90 процентов моего внимания было приковано к ее точной, но яркой игре, решающие 10 были на ее плотно облегающем платье цвета пламени». Далее Вульф блестяще анатомировал опыт одновременного слушания и взгляда на Юджу: «Ее соблазнительная, удивительная одежда не просто повторяет очарование и удивление ее музыкальности, хотя они, безусловно, делают это. Что еще более важно, крошечные платья и остроконечные каблуки привлекают ваше внимание к тому, насколько миниатюрна г-жа Ван, насколько разительный контраст между ее телом и силой, которой она достигает на своем инструменте. Этот контраст создает драму. Это превращает сольный концерт в спектакль». Когда Yuja играла «Jeunehomme» в девичьем розовом платье, этого контраста не было. Ощущение тела, приведенного в срочное движение музыкальными императивами, требует, чтобы тело не было отвлекающе одетым. С ее обычно обнаженными бедрами, грудью и спиной, скромно прикрытыми розовой тканью с черными пятнами, это чувство было потеряно.

Обычное представление Юдзи о себе как о раздетой машине — это, конечно, только один из способов появиться на сцене с художественным преимуществом. Когда Маурицио Поллини играет в каком-нибудь невзрачном костюме, его телесная живость присутствует для нас не меньше. Черные платья Марты Аргерих, напоминающие вдовий сорняк, подчеркивают красоту и таинственность ее игры. Простота никогда не бывает ошибкой на концертной сцене. Для двух оставшихся спектаклей Моцарта Юджа, осознав свою ошибку, вернулась к дизайнеру, которым регулярно пользуется.

«Обнаженное платье» представляло собой длинное платье (в последние годы длинные платья были допущены в гардероб Юдзи для концертов, но они должны быть обтягивающими) из трикотажной ткани с блестящими инкрустациями на груди и животе и длинная развевающаяся юбка. Юджа надела этот сказочно великолепный костюм на третий концерт, в котором было столько же электричества, как и на первом, и чувствовала себя комфортно и счастливо в его вызывающей сексуальности и ощущении наготы.

Я выглянул в окно Sky Lounge и увидел, как береговая линия Нью-Джерси исчезает в сером тумане. Сама Юджа была в мрачном настроении. Она недавно вернулась из европейского турне и была измученной и подавленной. В Мюнхене и Париже она играла фортепианный концерт Моцарта с Валерием Гергиевым и Венским филармоническим оркестром, и прием был только хороший. Блог о парижском концерте, в котором говорилось: «Юджа Ван разочаровывает», остался с ней. Она перефразировала его слова: «У нее не было эмоций. Она еще недостаточно зрелая, чтобы играть Моцарта». Она продолжила: «С Рахманиновым, Прокофьевым, Чайковским я могу поразить их. «Так удивительно, так впечатляюще!» Но я пошла на сюрприз, на неожиданное. Я спрашиваю себя: играю ли я для аплодисментов, для стоячих или я играю, потому что мне действительно что-то нравится в музыке, и я просто хочу играть?»

В том же мрачном тоне она говорила о своей личной жизни. Она говорила о «слишком большом количестве людей», которых встречает в туре: «Кто твои настоящие друзья? Я, естественно, дарю свою любовь и дружбу, но когда тур закончится, они действительно станут вашими друзьями? Что всегда есть, так это, конечно, музыка. Другие вещи приходят и уходят, кроме, может быть, твоих родителей. Она смеялась. — И Гэри.

«Это единственный стол, который у них был?»

Гэри Граффман, восьмидесяти семи лет, ныне ушедший на пенсию с поста главы Curtis, и его восьмидесятивосьмилетняя жена Наоми — лучшие друзья Юджи в Нью-Йорке и, возможно, во всем мире. Как вы помните, Граффман — выдающийся пианист, чья карьера была прервана в конце 1970-х годов, когда он потерял правую руку. Когда я посетил Граффманов в их квартире в Осборне, на Западной Пятьдесят седьмой улице, они говорили о Юдже как о любимой внучке, которой они так гордятся, что едва могут это вынести. Когда я спросил Граффмана, чем она отличается от других вундеркиндов Кертиса, он сказал: «Она выделялась среди замечательных студентов. Она не играла как вундеркинд. Она играла как законченный артист». Наоми вспоминала, что, когда Юджа впервые приехала к Кертису, Гэри попросил ее пригласить нового ученика на обед, и она послушно сделала это. «К тому времени, как обед закончился, я подумала, что ей должно быть не меньше тридцати пяти или сорока», — сказала Наоми. «Она говорила так разумно о столь многих вещах». Юдже было пятнадцать с половиной.

Поскольку Юджа была музыкальным вундеркиндом в шесть лет, в двадцать девять она стала своего рода экзистенциальным вундеркиндом, уже переживающим кризис, который обычные люди переживают в среднем возрасте. «Я занимаюсь этим двадцать девять лет. Хочу ли я продолжать это делать, или меня ждет что-то еще?» Она говорила о своем чувстве отчужденности от людей, которым не нужно постоянно и неустанно заниматься музыкой и заниматься, о чувстве себя аутсайдером, иногда даже «не хочу говорить, но почти заключенным. Я никогда не наслаждался своим свободным временем. Я всегда как будто бросаю себе вызов. Должно быть, я немного мазохист». В погожий день она видела людей, гуляющих по парку, и очень хотела присоединиться к ним. Но к тому времени, когда она отвязала себя от мачты своего искусства, была полночь, и не было никого, кто мог бы присоединиться к ней на прогулке в парке.

На «вечеринках миллениалов», которые она посещала в последние два вечера концертов Моцарта (их цель состояла в том, чтобы побудить молодежь ходить на концерты), она устало отвечала на вопросы со сцены. «Я бы наслаждалась этими вечеринками пять лет назад», — сказала она. «Я все еще наслаждался ими. Было весело. Приятные люди. Я выпил много. Но я снова и снова получаю одни и те же вопросы. Как будто вода попадает в одно и то же место. И тогда мне становится немного неприятно. А то я чувствую себя виноватой, что мне было неприятно. Они спрашивают меня о таких вещах, как, — она начала говорить насмешливым певучим голосом, — «Вы одиноки?», «Как вы запоминаете свои пьесы?», «Как вы крутите педали каблуками?», «У кого вы покупаете платья? «Почему вы носите короткие платья?» «Почему вы носите длинные платья?» «Почему у вас короткие волосы?» «Вы любите путешествовать?» «Почему вы больше не играете Прокофьева?» ты играешь Моцарта?»»

В комнате стало темно, и все на реке исчезло. Когда я обратил внимание Юджи на явление возвышенного в окне, она смотрела в свой телефон. — Я просто проверяю, — сказала она. «Я не веду себя невежливо». Юджа относится к своему телефону так, как сегодня к нему относится почти каждый молодой (и не очень) человек — как к переходному объекту. Мы с ней переписывались по электронной почте (в основном о шоколаде), и сообщения с ее телефона пестрят смайликами и LOL-подобными аббревиатурами. Из уважения к моему возрасту она не пишет мне.

Когда я прокомментировал ее меланхолию, она отрицала — а затем признала — это: «Это очень удручающая мысль. Просто гастролировать и играть — одно и то же или разное. Но в обществе люди не позволяют тебе быть грустным или подавленным. Это как бы плохо. Вот почему я антисоциален. Я чувствую эту негативную энергию. «Она просто много жалуется». Извините, это часть того, чем я занимаюсь. Вы чувствуете все эти вещи. Как музыкант, вы, вероятно, чувствуете их более интенсивно. Но общество хочет, чтобы я был счастлив. Мои родители. Это самые ненавязчивые родители. «Меня не волнует, что ты делаешь — просто будь счастлива». Она сделала urrrgghh звук и смех.

Юйя внесла изменения в свою профессиональную жизнь, которые, как она не уверена, решили проблемы сомнения и беспокойства, которыми они были вызваны. В прошлом году она внезапно оставила своего менеджера Эрла Блэкберна из крупного агентства Opus 3 Artists, с которым работала с шестнадцати лет, и присоединилась к Марку Ньюбэнксу, чье лондонское агентство Fidelio Arts имеет только трех других клиентов. но какие клиенты! — дирижеры Густаво Дудамель, Лайонел Брингье и Эса-Пекка Салонен. Хотя Юджа не говорит об этом в таких выражениях, смена менеджеров имеет атмосферу расторжения брака: молодая жена уходит от скучного пожилого мужа к интересному молодому мужчине. Наоми Граффман говорила о необычайной преданности Блэкберна Юдзе: «Он баловал ее так, как ни с кем раньше не баловали. Каждую мелочь, которую она хотела или в которой нуждалась, он делал для нее. Он бы почистил ей зубы, если бы она захотела. Молодой человек другой. Он не отдает одежду Юджи в чистку; недавно он не предложил подобрать для нее российскую визу, как это сделал бы Блэкберн. «Она была в ярости, — сказал Гэри. «У нее никогда не было опыта ни с кем другим, и она думала, что это то, что делают менеджеры». Я случайно услышал о российской визе от Юджи. Она не упомянула о Ньюбэнксе, просто тот факт, что ей приходилось выполнять это и другие надоедливые мелкие поручения, за которым последовал шутливый вопрос: «Нанять ли мне бойфренда или помощника?»

«Я в замешательстве. Это начало чего-то, конец чего-то или целое что-то?»

Я сделал предложение парню/помощнику. Ранее она говорила о том, что ее гастрольный график мешает продолжительному роману. Парень/помощник — то есть муза — всегда будет сидеть в соседнем кресле в самолете. «Нет, — сказала она, — парни не будут этого делать. Ничего страшного. для женщины, чтобы сделать это. Парням труднее избавиться от своего эго, даже немного подчиниться». Она добавила: «Конечно, мне нужны успешные парни. Это значит, что у них есть своя работа, что они заняты — и что я тот, кто их посещает».

Я спросил, были ли у нее романы с артистами ее калибра.

— Не моего калибра, — сказала она без колебаний (и непременный взрыв смеха). «Я никогда не встречал людей моего калибра, которые были бы доступны».

Она говорила о пожилых и старых людях, с которыми она чувствует себя счастливой и удобной (дирижер Майкл Тилсон Томас занимает второе место после Гэри Граффмана в розыгрыше милых наставников): «люди, у которых вся жизнь позади». — в отличие от молодых с их гнетущим грузом будущего. Другой старший друг, Эмануэль Акс, пригласил ее на День Благодарения в прошлом году, и она согласилась, но в итоге не пошла, предпочитая «быть дома, прижаться и смотреть Netflix».

Она говорила об уходе из Эрла Блэкберна не то чтобы с сожалением, а с какой-то холодной мудростью по поводу возможной бессмысленности поступка, которого нечасто добиваются люди в три раза старше ее. «Со старым менеджером не было ничего плохого. Он действительно построил мою карьеру. Он действительно заботился. Но я был, типа, если я не изменюсь, я никогда не изменюсь. Я плох в конфронтации. Так что я просто сделал это на ровном месте. Но ничего особо не изменилось. Здесь и там немного лучше. Но это все тот же цирк».

Когда я встретился за чашечкой кофе с Ньюбэнксом — учтивым, стройным, элегантно одетым мужчиной сорока восьми лет, бывшим виолончелистом, — он сказал мне, что его цель как менеджера Юджи состояла в том, чтобы сократить ее обязанности и «надуть» ей воздух. расписание. «У нее было три свободных дня, когда я встретил ее — это невозможно». Другая цель заключалась в том, чтобы направить ее к экспериментам с репертуаром, и один из таких экспериментов уже состоялся — в марте Юджа три вечера играла с Нью-Йоркским филармоническим оркестром в «Симфонии Турангалила» Мессиана под управлением Салонена. «Turangalîla» — захватывающая, безумная, громкая пьеса, в которой участвуют два сольных инструмента, фортепиано и ondes martenot, ранний электронный инструмент, который издает неземные колеблющиеся звуки, которые нелегко услышать в оркестровом столпотворении. Игра Юдзи была великолепно слышна. Она играла по нотам, а в тот вечер, когда я присутствовал, сама перелистывала страницы, что придавало процессу определенное напряжение. Страницы летели со скоростью примерно одна каждые тридцать секунд. Будут ли они лежать ровно? Переворачивающие страницы обычно слегка похлопывают страницу, которую они только что перевернули, чтобы убедиться, что она останется на месте. Позже Юджа сказала мне, что наклеила на страницы клей, чтобы они оставались на месте.

Ньюбэнкс сказал мне, что администрация обычно берет двадцать процентов от гонорара солиста и пятнадцать процентов от гонорара дирижера. Я спросил его, как спрашивал Юджу, каков ее гонорар, и, как и она, он мне ничего не сказал. «Никто в бизнесе об этом не говорит», — сказал он. Предприятие, очевидно, требует от своих членов обета омерты. Ньюбэнкс со смехом (возможно, немного нервно) сказал, что Юджа предупредил его о моем неподобающем интересе к деньгам. Когда я задал ей бесполезный вопрос, она ответила: «Обычно я не люблю говорить о гонорарах» и добавила с нехарактерным для нее невеселым видом: «Я чувствую, что для искусства унизительно измерять его деньгами».

Когда на небе Sky Lounge появились голубые и оранжевые пятна, внутренняя плохая погода Юдзи, казалось, тоже прошла. Она вспоминала свое пребывание в Европе с Гергиевым: «Он потрясающий. Я впервые играю с ним Моцарта, и мне было любопытно, как он это сделает. Я раньше делал с ним русские вещи — энергия для русских вещей была невероятная. И у него была такая же энергия для Моцарта, что пугает, потому что она подавляет Моцарта. Но это поставило нас в хорошее положение. У него это есть. У Клаудио» — у дирижера Клаудио Аббадо — было это. Клаудио похож на интенсивное слушание. Это заставляет вас чувствовать себя очень некомфортно. И это место некомфортности именно там, где вы хотите быть каждый раз, когда вы на сцене. Потому что это заставляет тебя играть лучше, и именно тогда ты растешь. Чувствовать себя комфортно — это всегда хорошо, я сделаю это снова. Было ли это сделано.

Юджа благоговеет перед Аббадо, который умер в 2014 году. Когда в интервью для Limelight ее спросили, каково это играть под руководством Аббадо, она рассказала, насколько «темным и загадочным» был этот опыт. Во время репетиций «он не сказал ни слова — по крайней мере, мне. А потом на концерте все просто вышло наружу. Вы действительно не знаете, что происходит с жестами или энергетическим полем. . . . Он заставлял всех играть как можно лучше. . . без слов».

Она рассказала о своем новом репертуаре: «Я счастлива играть «Hammerklavier», а не играть Rach 3 еще двадцать раз. Раньше я играл только то, что мне было удобно и хорошо: Рахманинов, Прокофьев, Чайковский. Теперь я предлагаю музыку, которая мне не понравится. Это единственный способ выбраться из своей кожи, из себя и научиться». Она добавила, смеясь: «Но время от времени я жажду этих русских. Мое сердце плачет, Где они ?»

Примерно через неделю после концерта Юджи «Hammerklavier» фотография, сопровождающая это произведение, была сделана в новом салоне фортепиано Steinway на Шестой авеню на Сорок третьей улице. Когда я прибыл в демонстрационный зал около полудня, Юджа, одетая в одно из своих бандажных платьев, сидела на столе перед зеркалом, а парижский парикмахер и визажист наносил ей ресницы тушью. Она была терпелива, уступчива и практиковалась. Она делала это раньше. Есть много красивых портретов Юдзи, гуляющих по миру печати и Интернета. Поприветствовав меня, она начала набрасываться на Томмазини из-за его комментария по поводу ее выступлений на бис. «Если вместо того, чтобы чувствовать себя истощенным, я чувствую воодушевление и хочу сделать людей счастливыми, подарив им подарок, почему бы не сделать это?» она сказала. «Чувствуешь себя как дома, когда играешь эти знакомые пьесы. Люди играют на бис после гораздо более возвышенных произведений. Почему вы не можете сделать это после восхождения на Эверест? Глупая консервативная доктрина».

Мы находились на цокольном этаже, где стояли пианино. Фотограф Пари Дукович и три его помощника устанавливали свет и экраны вокруг одного из них. Они были там с восьми тридцати утра (обслуживание, прическа и макияж последовали в одиннадцать тридцать). Несколько концертных платьев Юджи были разбросаны по нише, служившей гримеркой, в том числе сине-зеленое платье доминатрикс, в котором она играла на «Hammerklavier». Это было платье, наконец выбранное для портрета. Парикмахер и визажист, с которым у Юдзи установились дружеские отношения со смехом, по ее просьбе подправил что-то в ее прическе. «У меня слишком толстые щеки», — сказала она, глядя в зеркало. Она съела несколько порций салата из тарелки, которую ее друг Карлос Авила, пианист, преподающий в Джульярде, принес ей с обеденного стола. Затем она облачилась в сине-зеленое платье и надела туфли на шпильках, и началась фотосессия. Юджа подошла к назначенному пианино, и Дукович — красивый молодой человек с теплыми и очаровательными манерами — начал кружить вокруг него, делая снимки ручной камерой, пока она играла отрывки из репертуара. Сначала она играла неуверенно и тихо, начиная пьесу и замолкая, — а затем она перешла к ужасной и чудесной стилизации Рахманинова, Шопена, Бетховена, Моцарта, Гершвина, Горовица, Чайковского, слитых в кучу, играя громче и громче. громче, быстрее и быстрее, стуча с озорной демонической силой, а Дукович продолжал кружить и щелкать, как фотограф в знаменитой сцене оргазма в «Налете».