Анастасия Харитонова
Анастасия Харитонова родилась 24 июня 1966 года в Москве. С отличием окончила в 1990 году Литературный институт им. А.М. Горького. При её жизни вышло двенадцать сборников произведений: «Чаша» (М., Русь, 1991), «Светильник» (М., Русь, 1992), «Моя печаль» (М., Русь, 1993), «Горькие часы» (М., Русь, 1994), «Шествие дезертиров» (М., Русь, 1994), «Пустые пьедесталы» (М., ARX, 1996), «Стихи» (М., Толк, 1998), «Голоса» (М., Русь, 1998), «Межвременье» (М., Толк, 1999), «Неуслышанная молитва» (М., Толк, 2000), «Покинутые гнёзда» (М., Русь). Двенадцатая книга — «Miseria» (без указания изд-ва) — вышла накануне гибели Анастасии Харитоновой, осенью 2003 года. Член Союза писателей Москвы. Владела несколькими иностранными языками: немецким, английским, латынью, итальянским, польским, французским, чешским. Автор шести пьес, нескольких эссе, переводила Рильке, Кольриджа, Катулла, Папу Римского Иоанна Павла II, детективные романы с английского. Автор иллюстраций к своим книгам. Умерла 1 декабря 2003 года.Олег Филипенко
О поэзии Анастасии Харитоновой
1
О стихах Микеланджело кто-то из его современников сказал, что их автор говорит не слова, а вещи. Когда читаешь стихи Анастасии Харитоновой, возникает схожее ощущение. Во всяком случае, на фоне той легкомысленной словесной трескотни, называемой авангардистской, постмодернистской и т. д. поэзией, где слова не весят ничего и являются лишь средством для фонетической какофонии, слово Анастасии Харитоновой составляет удельный вес её опыта и работы души. Опыт этот горький, как правило, и работа души тождественна страданию. Уже ранние её стихи изумляют серьёзностью и сосредоточенностью на внутренней жизни, которая возникает как следствие действительно содержательной натуры, и вместе с тем это какой-то совершенно свежий, юный взгляд на жизнь:
Пруды да известь монастырских башен —Любимые, заветные места.Лишь голос ветра так сегодня страшен,Как будто вся земля давно пуста.Уйти бы прочь с котомкою, с клюкою…Но, проводив душевную зарю,Я на себя в беспомощном покоеУже с другого берега смотрю.О жизнь, ответь мне, что же ты такое?
Это стихотворение из первой книги Анастасии Харитоновой «Чаша».
О жизнь, ответь мне, что же ты такое? — Восклицание настолько юное и простодушное, а вместе с тем глубокое, свойственное натурам чистым и возвышенным. Такому лирическому герою в наше бездушное, поверхностное и мутное время не найти места ни в жизни, ни в литературе. Удивительно, в 19-м веке можно было смело утверждать, что поэт, как психофизический тип, выше толпы, богаче душевно и потому нравственней. В конце 20-го века и сейчас всё ровным счётом наоборот: люди в массе своей, особенно в глубинке России, выглядят значительно нравственней и глубже современных поэтов. Не это ли является причиной того, что современная поэзия сейчас непопулярна? Пускай мне не говорят про интеллектуальный отрыв этой поэзии от среднего читателя, о том, что поэтика «усложнилась», — это всего лишь ширма для прикрытия творческой несостоятельности. Должен заметить, что многие поэты, которые сегодня якобы представляют современный литературный процесс, на самом деле питаются фонетической падалью, их души — зловонный кусок мяса, и ничего одухотворяющего они создать не могут, ибо не обладают для этого должными душевными качествами и, как следствие, лишены таланта. Ни о каком Божественном дуновении в поэзии они и слышать не слышали. Однако у них есть другие качества: расторопность, предприимчивость, напористость. И вот они уже представляют для читателя современную поэзию.
Анастасия Харитонова вела очень замкнутый образ жизни и не могла иначе. Может быть, поэтому её стихи совершенно из другого теста. Из другого теста, ещё раз повторю:
Среди глупцов недолжно быть поэтом:Бесславье — стыд, и слава — кабала.А мудрый — по одной строке узнает,Чем для меня земная жизнь была.
2
Первая книга стихов Харитоновой составлена ею из стихотворений 1982-1990 годов, то есть охвачен достаточно большой отрезок времени. Своим учителем в поэзии Анастасия считала Афанасия Фета. Помню, она рассказывала, как в юном возрасте, лёжа в больнице, она открыла томик Фета и была потрясена: ей открылось содержание его поэзии. С этого момента она поняла что-то и про себя и своё творчество, ей стало ясно, как писать. В 1990 году ей было всего двадцать четыре года. Я хочу привести одно её стихотворение того времени, чтобы высказать одно наблюдение. Вот как она писала в том временном промежутке:
Пока мой голос был высок,Покуда я свободно пела,Рука робела взять кусокИ сердце полюбить робело.Теперь душа немолода,И я за радостью и хлебомТянусь открыто, без стыда,Как все под этим бедным небом.Давно раздроблен мой хребет.Господь поймёт и не осудит.Ни для кого бессмертья нет,И для меня его не будет.К чему ж губить земные дни?Возьму своё, как люди, с бою.И ничего, как все они,В тот мир не заберу с собою.
Эта робость души, свойственная, кстати сказать, и Фету, мне представляется ещё и чертой Михаила Лермонтова. При всей демонической гордыне поэтических персонажей Лермонтова в основе этой гордыни лежит робость и неуверенность в себе. Думаю, 20-й век, век психоанализа, нам это доказал. Так вот, в том, что Харитонова считала счастье недостижимым для себя, что к 24 годам она считает свою душу немолодой, есть что-то определённо лермонтовское. И потому мне вдруг видится схожесть между Фетом, Лермонтовым и Харитоновой. При всех психофизических различиях этих трёх поэтов, разной силе дарования есть то, что их, по-моему, объединяет. Я бы это назвал негативным потоком сознания, направленным на себя. Странная душевная утомлённость в начале жизненного пути Анастасии Харитоновой говорит, на мой взгляд, о том, что она была от природы натура бурная и страстная, богатая, но все свои душевные бури скрывала в себе (в тихом омуте черти водятся, как говорится), и пока все страсти улеглись, её «мускулы души», как она написала в одном стихотворении, сильно устали. Строчка «давно раздроблен мой хребет» — центральная, на мой взгляд, в приведённом выше стихотворении. Эта строчка станет едва ли не центральной и во всём творчестве Анастасии Харитоновой. Это трагическое ощущение заставит поэтессу в дальнейшем всё более разрабатывать тему смерти, всё более интересоваться смертью, всматриваться в неё… Известно, что у смерти такой человек вызывает ответный интерес… Вот как Харитонова пишет ещё в одном стихотворении (ей, напомню, в этот момент 24 года):
Зима в начале. Двор белеет слепо.На всех карнизах — стаи голубей.Мне кажется, что я умру нелепо,Так, что нельзя и выдумать глупей, —На улице…
Уже в первой книге стихов отверженность поэта состоялась. Уже в первой книге вектор внутреннего развития автора устремлён за грань бытия. Наконец, центробежные силы опустошили её:
Я презираю хищную молвуИ не жалею о недавней силе.Гадаешь ты — зачем я так живу?Зачем живу… Затем, что не убили.
Но и в этом состоянии бывают минуты душевного просветления, когда Анастасии удаётся создать удивительные по одухотворённости стихи:
Сияет обновлённая листва.Я счастьем и теплом дышу спросонок.Но за три дня, что я была мертва,Земля меня забыла, как ребёнок.Я воскресаю въяве каждый миг,С людьми смешаться снова б я хотела,Но чувствую, что даже свет отвыкКрутым загаром золотить мне тело.И я весёлой грусти не таю.Пускай напев чужой мне сердце вынет.В людскую многоликую семьюТеперь другой и, знаю, лучший принят.Да не страшится в мире ничегоИ спит спокойно мягкими ночами.Я стану только опытом его,Лишь мудростью за хрупкими плечами…
Удивительно, перечитав стихи Анастасии вплоть до последней книжки «Miseria», вышедшей незадолго до её гибели, в 2003 году, я увидел духовное стояние автора в определённой метафизической точке, из которой трудно вернуться обратно, в то состояние блаженной юности, где ещё центростремительные силы выталкивают нас к Центру бытия.
Благодари за красоту,За чудо вспыхнувшего лета…Но дух, откинув полог света,Глядит с улыбкой в пустоту.
Это отрывок из стихотворения, включённого во вторую книгу «Светильник» (1992). В той же книге есть и такая строчка:
Жизнь прожита и начата сначала.
Такое чувствование наступает после того, как душевная буря проходит, «мускулы души» отдохнув, приходят в покой, душа приобретает свою изначальную пасторальную прозрачность. Ощущение, что жизнь можно начать сначала, обнадёживает, но постепенно поэт понимает, что, раз оказавшись под действием центробежных сил на окраине бытия, трудно или невозможно вернуться в исходную точку для накопления любви — просто не хватает сил души, — и тогда поэт обнаруживает, что он гораздо ближе к смерти, чем к любви. Смерть в этом случае приобретает некие очертания — не всегда пугающие, иногда, напротив, эти очертания имеют обаяние тайны, уподобляются той двери, открываемой золотым ключиком, за которой ждёт возможное духовное преображение. В таком контексте и сама жизнь высвечивается новыми красками. Та невыразимая нежность к жизни, которой пронизаны многие стихи Анастасии Харитоновой, то пристальное вглядывание в, казалось бы, бедную обыденность, приподнимают любой предмет, на который она смотрит, — будь то ночная лампа, голубь на подоконнике, ветка сирени или книга («раскрытой книги на полу, / шурша, колышутся страницы») — до символа и торжества жизни, до магической тайны бытия.
Внезапно налетев лучистым днём,Холодный ливень чисто вымыл стёкла.Трава сияет. Яблоня намоклаИ светится серебряным огнём.И вглядываясь в эту благодать,Я поняла, что книги мне солгали:Нет на земле ни смерти, ни печали,И призрачной любви не надо ждать.Любовь — она теперь передо мнойВ тяжёлых каплях, шёпоте и блеске,В дрожащей белоснежной занавеске,В саду, тревожно дышащем весной.
Возможно, без этой нежности, но именно так всматривается младенец в окружающую его действительность, так трёхлетний ребёнок впивается взглядом в окружающий его мир. Такое любопытство ребёнка объясняется его недавним возникновением из ничего: это бывшее ничто теперь приобретает сознание и изумляется миру вокруг себя, который — ребёнок это ясно сознаёт — до него существовал. Точно так же, находясь у другой важной черты — не исхода из ничего, а входа в ничто — в смерть, — это исключительно эмпирическое состояние, — поэтесса проявляет такое же любопытство и изумление перед окружающим её миром, при этом её переполняет нежность к драгоценности, именуемой жизнью. Ведь в этой точке, находясь близко к смерти, ты выхватываешь главное, композицию всей жизни. Но долго пребывать здесь нельзя. Надо куда-то двигаться. Иначе возникают такие строки:
Тут нет надежд, поскольку всё сбылось.Всё — для меня и спящей девы в камне.
Быть долго «спящей девой в камне» нельзя. Нельзя всю жизнь простоять у черты. Поэтому Анастасия Харитонова и погибла так классически рано: в 37 лет. Смерть протянула ей руку навстречу. Была ли это рука помощи — не знаю, не рискну судить…
3
Анастасия Харитонова очень любила Россию, у неё много стихов, посвящённых родине. В одном письме к своей близкой знакомой, тольяттинской поэтессе Елене Каревой, она пишет: «Для меня в поэте важно — создал ли он свою Россию». Анастасия очень переживала за всё происходящее в «своей России». Но меня всегда больше трогал лирический жар её души. Ведь в каждой книге Харитоновой есть удивительные стихи о любви. Удивительные своей одухотворённостью. И это, пожалуй, то, что я ценю в её поэзии особенно.
Какой-то дымной поволокойОкутан яблоневый сад.И долго, с нежностью глубокойМои глаза в твои глядят.
Да, с точки зрения обновления поэтического языка и форм стихосложения Анастасия Харитонова не сделала ничего нового, возможно. С точки зрения выбора тем — всё тоже в контексте русской поэтической традиции. В том числе это касается и античных мотивов. Разве что никто из русских поэтов (кроме, пожалуй, Пушкина с его «Подражанием Корану») не писал ещё циклы стихов с таким проникновением в мусульманскую культуру. (У Харитоновой есть прекрасный цикл стихов «Омар», посвящённый Омару Хайяму. Кстати, надо сказать, что Анастасия знала семь иностранных языков, свободно на них читала, в том числе на латыни.) В своих стихах она нередко использовала, например, глагольные рифмы, её концевые созвучия всегда точны, её рифмы имеют фоническое и метрическое значение в самом классическом его понимании. Но то содержание, которое она, как поэт, нам открыла, перевешивает по своей значимости и серьёзности все возможные формальные изыски, которые не дают никакой сердечной пищи.
Странное дело! Стихи — как пища для души и сердца, ушли из понимания современного литературного «истеблишмента». В современной интерпретации поэзия стала какой-то интеллектуальной игрушкой, чем-то вроде компьютерной игры, то есть предназначенной не для постижения себя и мира, а для времяпрепровождения, для убивания времени. Идеи постмодернистов, что искусство не предназначено для того, чтобы заниматься с его помощью поиском истины, изобличают самих постмодернистов, их картонность и фальшивость, как художников, их поверхностность, потому что настоящее искусство волей-неволей соприкасается с истиной, оно дышит истиной. Какого качества эта истина — это уже зависит от свойств самого художника, причём часто на данный момент времени. Ибо и художники меняются во времени.
Анастасия Харитонова своим творчеством возвращает нас к высокому предназначению поэзии.
Вот этот сад, заброшенный, пустынный —Последнее, что видеть мне дано.Покуда светит майский вечер длинный,Дыши, листва, в открытое окно.Там, в небе розовом, закатное волненье.Тут — сердце женское тревожится, любя.Душа последнего лишилась утешенья —Перестрадать и высказать себя.
Именно «перестрадать и высказать себя» есть настоящая задача творца. Анастасии удалось себя высказать, а в том, что она перестрадала всё высказанное — у меня нет сомнений. Не в этом ли умении высказаться вопреки (а равно и благодаря) страданию состоит подлинное мастерство писателя?
Придёшь и спросишь: «Как твои дела?»А я тебе отвечу: «Ночь светла.Вино в кувшине, книга в изголовье,И яблоня у дома расцвела».Душа, тобой болевшая три года,Не мучится, не плачет. Умерла.Свои стихи, внушённые разлукой,Сегодня в очаге сожгу дотла.В них столько страсти вложено и жара —Пускай мне возвратят хоть часть тепла.Пускай в руках рассыплются золою,Пока толпа, глумясь, их не прочла.Среди глупцов не должно быть поэтом:Бесславье — стыд, и слава — кабала.А мудрый — по одной строке узнает,Чем для меня земная жизнь была.
Эпитафии древние строжеИ созвучней дыханью земли,Но эпиграфа к вечности всё жеИ тогда подобрать не могли.Нынче нам написать не по силам,Как писали порой в старину.Я склонялась ко многим могилам,Но надолго запомню одну.Крест особенно жалок и крив там,А на камне заметна едваНадпись узким готическим шрифтом:«Незабвенному»… — стёрты слова.Ни одной сумасшедшей струноюНе встревожена мутная тишь.Над своей, над чужой ли страноюТы теперь, незабвенный, летишь?Не подаст нам надгробие знака,Не поведает жирная грязь,Как ты воешь, господня собака,Головой о бессмертье стучась.И молчу я в тоске откровенной,И сосёт меня медленный страх,Что такой же, как ты, незабвенной,Опущусь я однажды во прах.Упаду, замерзая и воя,Прямо к ночи ноябрьской на дно —Существо безутешно живое,Та, кому догореть не дано.
В глухой воде застыл паром.На лунный диск летела птица.Ночь, словно скифская гробница,Горела тяжким серебром.Не трудно петь и прорицать.Легко дышать чужими снами.Но скоро будут и над намиКурганы времени мерцать.Мы в мире бога не нашли.А значит, некому помочь нам,Когда в убранстве полуночномМы поплывём за край земли.
Я помню детство. Помню мелкий снег.Чего душа у господа не просит!Вдруг, словно дивный маленький ковчег,К нам лампу керосиновую вносят.Она зажглась, и все спешат домойВесёлою, шумливою гурьбою…Два-три блаженных месяца зимойМы проводили раньше под Москвою.
Какая свежесть! Что за тишь!..Под ливнем я брожу босая,А струи теплятся, свисаяС берёз и озарённых крыш.Тончайшей золотой ресницейВ тумане блещет солнца край.Гори, любовь, и обмирай,Бери — и воздавай сторицей.Благодари за красоту,За чудо вспыхнувшего лета…Но дух, откинув полог света,Глядит с улыбкой в пустоту.
Долго живя на земле,Об одном лишь тайно мечтаю:Чтобы иметь мне домик,Овечку и редкие книги.Чтоб на работу дня,На его благие страданьяКриком будил по зареМеня петух беотийский.
Под сенью золотистой липыСижу в осенней тишине.Качелей жалобные скрипыДоносит слабый ветер мне.Я мир оставила, забыла,И все на дно души легло…О, как же я тебя любила!Но миновало и прошло.Вчера сказали мне соседи,Что будет со среды теплей.К чему нам звон античной меди,И хоры греческих трагедий,И дым сожжённых кораблей!..
Вот он идёт к немецкому трактиру.Ему в лицо — дыханье крупных звёзд.Немолод он, и скоро на погост,А всё, как в детстве, неизвестен миру.Хотя, возможно, для певца трактирВ какой-то миг и означает — мир.Вино вином, а опыт — это опыт.Хозяйка загрустила у окна.В гранёной кружке плавает луна.Он копит тишину и рифмы копит.И каждая из них в стихи годна,И ни одна давно уж не нужна.О молодость! Голодные скитанья,Священное сиротство средь людей,Когда любая тайна мирозданьяКак будто шепчет: «Царствуй и владей!»Теперь он сед, и не осталось тайн…— He, liebe Wirtin, noch ein bisschen Wein!*
* Эй, милая трактирщица, ещё немного вина! (нем.).
I. Старость Омара
За то, что у себя в отчизнеСчастливым не был я ни дня,За то, что ангел милой жизниВ саду благословил меня,За то, что я развился раноИ на пятнадцатом году,Впитав душой печаль Корана,Увидел землю как звезду,За то, что строгие обетыЗабыл для милого лица,За то, что грешен… Да, за этоВсегда благодарю творца.Я в старости не забываюСвои давнишние грехи.На склоне века отливаюИз них бессмертные стихи.И снова ангел жизни милойМеня приветствует в саду,И снова с юношеской силойЯ вижу землю как звезду.Одной тебя со мной не стало,Моя любовь, моя заря.Твои мониста, покрывала —На дне заветного ларя.Я часто их перебираю,И словно говорю с тобой,И все же, значит, умираю,Как то назначено судьбой.
II. Печаль Омара
Если с другом, сердцу самым близким,Или так, без друга, одинокоВ погребке сидеть под сводом низким,Нарушая заповедь Пророка,Если вспомнить персик тот пушистый,В детстве уворованный с опаской,Перезрелый, розовый, душистый,Напоенный солнечною краской,Если вспомнить ангела над теломМатери, умершей в третьих родах,И в дому, тревожно запустелом,Говор стариков седобородых,То вино покажется водою,Горькою, а может быть, солёной,Ну а жизнь — туманною звездою,Малой, бесконечно удалённой…
III. Наставление Омара
Всегда прельщает молодыхСедин святое благородство.Жалейте, юноши, седыхЗа их великое сиротство.Ещё я вижу белый свет,Скитаюсь тенью в мире звонком,Но никого под небом нет,Кто помнил бы меня ребенком.И даже мой старинный другСо мной теперь бывает реже.Прошла весна, пришел недуг,Переменился жизни круг,И только звезды ночью те же.
IV. Смерть Омара
Я тополь посадил давным-давно,В минуту грусти, в память о подруге.Теперь он заслонил моё окноИ птиц переманил со всей округи.В полдневный час он умеряет жар,А ночью мне нашептывает сказки.Кого бы ты любил, мудрец Омар,Как старился бы ты без этой ласки?Недолго я на свете проживу.Я знаю, скоро мой черед настанет,И смуглый ангел смерти сквозь листвуВ жилище неприютное заглянет.Крылом коснется таящих седин,Приготовляя к вечному забвенью,И тополь мой, моей печали сын,Почтительно меня прикроет сенью.
Помедли стих! я говорить хочуНа языке любивших и любимых.И вот со словарём потерь учуЯзык скорбей, скорбей неисцелимых.Как будто грела нежная рука,Как будто эти губы целовали……На языке зелёного дубка,На языке немыслимой печали…Шли по домам. Прощались. Письма жгли.Петух кричал Овидиевым утром.И разом все растаяли вдалиВ каком-то ветре, вихре, свете смутном.Мы без любовной шири — прах и тля.Но есть ещё для нас леса и долы.Я знаю, как склоняется земля,Когда на ней спрягаются глаголы.Года не те и голос уж не тот,И с каждым днём сильней подводит зренье,Но всё-таки растёт, растёт, растётИ торжествует песнь благодаренья.И если я отважусь умереть,Певцу другому отдавая лиру,Моих трудов, исполненных на треть,На многие столетья хватит миру.
Источник: Журнал «Литературная учёба» № 6, 2008 (lych.ru)Фото: coollib.net
[fblike]
nashasreda.ru
Анастасия Романовна Харитонова (24 июня 1966, Москва—1 декабря 2003, Москва) — русский поэт, литературовед, эссеист, драматург, переводчик. Член Союза писателей Москвы. В 1990 году с отличием закончила Литературный институт им. А.М. Горького. Автор двенадцати сборников стихотворений, шести пьес и нескольких эссе. Иллюстратор собственных книг. Переводила с немецкого, английского, латыни, итальянского, польского, французского и чешского языков.
Трагически погибла на 38-м году жизни.
dic.academic.ru
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Харитонова.Анастасия Романовна Харитонова (24 июня 1966, Москва—1 декабря 2003, Москва) — русский поэт, литературовед, эссеист, драматург, переводчик. Член Союза писателей Москвы.
Родилась 24 июня 1966 года в Москве, в семье поэта Романа Федоровича Харитонова и журналиста, писателя-документалиста Тамары Александровны Илатовской. Ещё в школьные годы дважды побеждала на конкурсе юных поэтов Москвы. В 1990 году с отличием закончила Литературный институт им. А.М. Горького. В 1992 году стала золотым лауреатом Международного поэтического фестиваля "Poeta-92" в Италии, проходившего в городе Салерно. Четыре первых поэтических сборника запросила Библиотека Конгресса США. Колумбийский и Йельский университеты внесли поэта в свои каталоги.
Анастасия Харитонова делала переводы с немецкого, английского, латыни, итальянского, польского, французского и чешского языков. Сделанный ею перевод с польского философских стихов Папы Римского Иоанна Павла II подарил понтифику во время своего второго визита в Ватикан в феврале 1998 года первый Президент РФ Борис Ельцин.
Поэт Евгений Винокуров ценил стихи Харитоновой за ясность ощущения «трагической подосновы мира». Известный литературовед Игорь Волгин писал о ней: «Свобода дыхания - не только качество текста. Это качество самой её поэтической души». Критик Владимир Лакшин назвал её ясновидящей[1].Анастасия Харитонова — автор двенадцати сборников стихотворений, шести пьес и нескольких эссе. Иллюстратор собственных книг.
Дочь: Марговская, Марианна Григорьевна.
Анастасия Романовна Харитонова трагически погибла на 38-м году жизни.
Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона. – А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица. Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался. – Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так… – Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл… – Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение… – Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира? Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой. – Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил. – Не осадил, а сказал, что я неправду говорю. – Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться. – Ни за что! – крикнул Ростов. – Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
wiki-org.ru
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Харитонова.Анастасия Романовна Харитонова (24 июня 1966, Москва—1 декабря 2003, Москва) — русский поэт, литературовед, эссеист, драматург, переводчик. Член Союза писателей Москвы.
Родилась 24 июня 1966 года в Москве, в семье поэта Романа Федоровича Харитонова и журналиста, писателя-документалиста Тамары Александровны Илатовской. Ещё в школьные годы дважды побеждала на конкурсе юных поэтов Москвы. В 1990 году с отличием закончила Литературный институт им. А.М. Горького. В 1992 году стала золотым лауреатом Международного поэтического фестиваля "Poeta-92" в Италии, проходившего в городе Салерно. Четыре первых поэтических сборника запросила Библиотека Конгресса США. Колумбийский и Йельский университеты внесли поэта в свои каталоги.
Анастасия Харитонова делала переводы с немецкого, английского, латыни, итальянского, польского, французского и чешского языков. Сделанный ею перевод с польского философских стихов Папы Римского Иоанна Павла II подарил понтифику во время своего второго визита в Ватикан в феврале 1998 года первый Президент РФ Борис Ельцин.
Поэт Евгений Винокуров ценил стихи Харитоновой за ясность ощущения «трагической подосновы мира». Известный литературовед Игорь Волгин писал о ней:
«Свобода дыхания - не только качество текста. Это качество самой её поэтической души».
Критик Владимир Лакшин назвал её ясновидящей[1].
Анастасия Харитонова — автор двенадцати сборников стихотворений, шести пьес и нескольких эссе. Иллюстратор собственных книг.
Дочь: Марговская, Марианна Григорьевна.
Анастасия Романовна Харитонова трагически погибла на 38-м году жизни.
encyclopaedia.bid
